Анатолий Афанасьев о Борисе Качеровском

Фрагмент из книги Анатолия Афанасьева "Жизнь и искусство из воспоминаний художника"

.............

Кто-то скажет, что было время, когда надо было приспосабливаться. Но приспособленчество бывает разное: одни приспосабливались, чтобы выжить - естественное стремление живого существа к сохранению своей жизни. Другие – чтобы процветать, благоденствовать, быть в фокусе лучей славы и почета.

.............

А вот скульптор Борис Качеровский не шел ни на какие компромиссы и сделки ни с КГБ, ни с местной партийной властью, в лице Г.В. Мясникова, ни с властью кучки художников в лице Ю. Ромашникова, А. Оя, В. Темерещенко и В. Кудрова. Он мог войти в конфликт и с Зональным выставкомом, отстаивая свою позицию, если был убежден в своей правоте.

Б. Качеровский прошел большую и суровую жизненную школу. Родился в 1942 году в Казани и прожил там до 19 лет. Ему очень рано пришлось окунуться в самостоятельную жизнь, потому что его родители им почти не занимались. Работал на комсомольских стройках, в частности, на строительстве Саратовской ГЭС. Еще в то время в списках КГБ попал в число неблагонадежных. В качестве матроса плавал в Баренцевом море. Много пел на самодеятельной сцене, и за хороший голос ему настоятельно рекомендовали учиться. Таким образом он в 1962 году стал заниматься в Мурманском музыкальном училище на дирижерско-хоровом отделении. Но в 1963 году снова в Казани работал слесарем – авторемонтником по механической части. И все это время, в любых жизненных ситуациях, занимался лепкой. В 1965 приехал в Пензенское художественное училище, чтобы узнать условия приема, но его сразу приняли, причем прямо на второй курс. А в конце третьего вступил в конфликт с преподавателем истории и философии А.П. Захаровой и его исключили. Но благодаря своему упорству и любви к искусству, с училищем не порывает, посещая занятия в разных группах. В лице преподавателя М.Е. Валукина нашел активную поддержку, добился восстановления в правах студента и в 1970 году закончил училище. После окончания училища, не имея мастерской, ютился где попало. Жил и работал в сарае, питался голубями, пойманными на чердаке Дома художника. Много и результативно работал творчески. Для исполнения какого – то заказа его приняли в Художественный фонд временно, а когда стал работать постоянно – его почему – то забыли оформить документально и потому оставался без регулярных заказов. На этой почве конфликтовал с руководством и Художественного фонда, и Союза художников.

Характер Бориса воинственный. В запальчивости может наговорить грубостей и, на мой взгляд, в последствии об этом не пожалеет. Несмотря на творческую активность, его упорно и долго не принимали в Союз художников. Апелляции в СХ СССР не давали результатов. Оказалось, что приказ не принимать его в СХ исходил от КГБ. Наконец, в 1989 году его приняли в Союз художников, а в 1995 получил мастерскую по соседству с моей. Часто общаемся. Интересный собеседник, увлекательный рассказчик. Вольнолюбив. И когда вспоминает какой–нибудь случай из жизни, где хотели посягнуть на его свободу, или пытались ущемить его право гражданина, он весь
преображается: и без того его большие глаза сильно округляются, лицо багровеет, а приятный тембр голоса становится жестким до грубого. Так эмоционально и сильно, как бы снова, он переживает какую – то давнюю или вчерашнюю, по его мнению, несправедливость. Вспышка эмоций быстро исчезает и повествование становится ровным. Начитан. Эрудирован. Хорошо знает поэзию и много читает наизусть. Работает много и увлеченно. Его эмоциональность проявляется и в творчестве. Часто приглашает меня в мастерскую показать что – то новое, над чем сейчас он работает. И его любимые слова при этом:

- Посмотри, как работа распелась!...

За одной такой работой "Ласточкой" (символизирующей герб нашего города) я и запечатлел его на портрете в 1998 году.

Я люблю бывать в мастерской Бориса. В ее центре висят, подвешенные к протолку, две многосюжетные деревянные скульптуры: "Зачарованная Русь" и "Казанская рапсодия" из серии "Облака", выполненные из разных пород дерева. На шкафах, полках и на подоконниках расставлены гипсовые скульптурки мелкой пластики. А рядом, из гипса же, стоят "Сергий Радонежский" и "Серафим Саровский" из целой серии работ под общим названием "Ликование" (от слова «лики»). От них исходит какое – то свечение, сияние. Рассматриваешь, любуясь, головки, бюсты, композиции и вдруг взгляд упирается в монументальную мощь "Ильи Муромца", выполненного из огромного куска крепкого дуба. А потом глаза останавливаются на сложной и очень интересной композиции Христа, называемой "Великое молчание Благословение", из того же материала. Был свидетелем его работы над деревянной скульптурой «Ярославна».
Первоначальная мысль связать ее с бесконечной русской степью, в процессе раздумий и углубления в тему, разгорелась и усложнилась. Рядом появилась конная фигура Ильи Муромца и даже степной житель – сурок Вся композиция получила более широкое звучание и таким образом завершилась.

Иногда, читая в своей мастерской, ему хочется поделиться и обсудить прочитанное со мной. Он приходит ко мне и читает то из Довлатова, то из Ильина, а то из Волошина. Например, в его стихотворении "Ангел мщения", написанном в 1905 году в Париже, обнажено показана суть революции и ее последстий:

Я синим пламенем пройду в душе народа,

Я красным пламенем пройду по городам;

Устами каждого воскликну я «Свобода»,

Но разный смысл для каждого придам.

Я напишу: «Завет мой – справедливость»;

И враг прочтет: «Пощады больше нет»!

Убийству я придам манящую красивость,

И в душу мстителя вопьется страстный бред.

Меч справедливости, карающий и мстящий,

Отдам во власть толпе… И он в руках слепца

Сверкнет стремительный, как молния разящий,

Им сын зарежет мать, им дочь убьет отца.

...............................

Не сеятель сберет колючий колос сева.

Принявший меч погибнет от меча.

Кто раз испил хмельной отравы гнева,

Тот станет палачом иль жертвой палача.

Однажды нашел у Блока поэму "Скифы", много читал из нее и мы были восхищены и удивлены провидением настоящего поэта судьбы многострадальной Руси.